© iStock
"О Господи, что за мука!", - в школьные годы восклицаем мы, поставленные перед необходимостью снова выучить пару-тройку стихов к завтрашнему дню. Ничего не поделаешь: садимся, учим, в нужный день сдаем — и в большинстве случаев накрепко забываем сразу после сдачи. А ведь начиналось все по сугубой необходимости.
"Книги были очень дороги, их переписывали от руки, и вся школа имела один учебник. По нему учитель читал какой-нибудь отрывок, заставлял учеников повторить его, записать на покрытой воском дощечке и выучить к следующему разу. После этого дощечка вытиралась, и в дальнейшем ученик должен был рассчитывать только на свою память", - пишет автор статьи о средневековых школах в старой "Детской энциклопедии".
"Книги были очень дороги, их переписывали от руки, и вся школа имела один учебник. По нему учитель читал какой-нибудь отрывок, заставлял учеников повторить его, записать на покрытой воском дощечке и выучить к следующему разу. После этого дощечка вытиралась, и в дальнейшем ученик должен был рассчитывать только на свою память", - пишет автор статьи о средневековых школах в старой "Детской энциклопедии".
Видимо, хорошо работала в те годы память, если школяру приходилось заучивать десятки строк, да еще не на родном языке, а после, так или иначе применяя их в жизни, доходить до ученых степеней... Но, впрочем, здесь и сейчас разговор не об этом. |
Давно уже замечено, что стихи, заучиваемые наизусть, великолепно тренируют память. А лучшие из них — те, что, прочитав хотя бы раз, хочется запомнить и держать "против сердца своего" и повторять в минуты раздумий. И, кстати, "зацепившее" вас вовсе не обязательно бывает лучшим у поэта. Пожалуй, это как любовь: увидел — и понял, что именно с этим человеком будет что-то связано в твоей жизни. И заучиваются стихи в первую очередь для себя, причем не обязательно короткие. Своего рода вызов: "Река времен" Державина всего-то на восемь строк, а как насчет "Заблудившегося трамвая" с его пятнадцатью строфами и чересполосицей образов от Индии до "Капитанской дочки"? Осилим?
...Во времена, когда Интернет еще не захватил все и всех, в Москве и других городах проходили поэтические вечера актеров уровня Василия Качалова и Аллы Демидовой и чтецов вроде не очень известного нынче Сурена Кочаряна. Отголоски того времени слышатся в выступлениях Вениамина Смехова, пропускающего через себя стихи Есенина, Твардовского, Бродского, Давида Самойлова, Блока... Истинная школа актерского мастерства, когда есть только ты и строки любимого поэта, от которых не спрячешься за спецэффектами и не оправдаешь неудачи неважным сценарием. А для зрителя это великолепный способ открытия новых смыслов в давно знакомом.
...Во времена, когда Интернет еще не захватил все и всех, в Москве и других городах проходили поэтические вечера актеров уровня Василия Качалова и Аллы Демидовой и чтецов вроде не очень известного нынче Сурена Кочаряна. Отголоски того времени слышатся в выступлениях Вениамина Смехова, пропускающего через себя стихи Есенина, Твардовского, Бродского, Давида Самойлова, Блока... Истинная школа актерского мастерства, когда есть только ты и строки любимого поэта, от которых не спрячешься за спецэффектами и не оправдаешь неудачи неважным сценарием. А для зрителя это великолепный способ открытия новых смыслов в давно знакомом.
И, наверное, не случайно первые выступления такого оригинального поэта, как Даниил Хармс, связаны с чтением чужих стихов: список "Стихотворения наизустные мною" включает в себя имена Блока, Ахматовой, Гумилева, Есенина, но больше всего - Северянина и Маяковского. |
© iStock |
"Мой Боже. Это вполне логично пригласить меня почитать стихи. Боже, сделай так, чтобы там были люди, которые любят литературу, чтобы им было интересно слушать", - пишет Хармс в записной книжке. К Богу, пусть и в письменной форме, он обращался только в самые тяжкие для себя моменты: ведь собственная поэзия и собственный успех чтеца начинаются с освоения чужих территорий. Кстати, что бы ни говорили про поэзию Хармса впоследствии, тот умел писать прозрачно и кратко, когда того требовала его муза, — чему он наверняка учился в том числе и у названных авторов.
"Стихи очень спасают меня, Донат. Я не знаю, что бы я делал без них", - признается в письме отцу проходящий "школу мужества" будущий прекрасный прозаик Сергей Довлатов. Здесь речь идет уже не о "наизустных", а о собственных стихах, которые, кажется, не включались ни в одно из поздних собраний сочинений писателя. Может быть, это и верно — стихи Довлатова, как и у многих начинающих прозаиков, проигрывают его поздним опытам, но ведь не зря сказано, что прозаик рождается из поэта.
"Стихи очень спасают меня, Донат. Я не знаю, что бы я делал без них", - признается в письме отцу проходящий "школу мужества" будущий прекрасный прозаик Сергей Довлатов. Здесь речь идет уже не о "наизустных", а о собственных стихах, которые, кажется, не включались ни в одно из поздних собраний сочинений писателя. Может быть, это и верно — стихи Довлатова, как и у многих начинающих прозаиков, проигрывают его поздним опытам, но ведь не зря сказано, что прозаик рождается из поэта.
© iStock |
А известный мастер исторических романов Валентин Пикуль нередко дарил собственные стихи своим же персонажам.
"Что ты задаешься, Тонька из Кронштадта? Я тебя недаром же зову. Я красивей стану в новеньком бушлате. Мы в пивной назначим рандеву. Я такую кралю бусами украшу. Станешь мармелад один жевать. Обобьем батистом всю квартиру нашу. Станем в коридорах танцевать". |
Не Блок и даже не Хармс, но много ли надо для пьяной веселой песни?
И наконец, стихи, в особенности чужие, вызывают ни с чем не сравнимое чувство доверительной беседы с давно ушедшим автором. Не секрет, что в любом поэте мы чаще всего ищем самих себя: если, переворошив всю книжку, не находишь ни одного близкого стихотворения, возникает вопрос — да полно, поэт ли это? Зато когда под руками шелестит страница, за ней другая, третья.... Вертинский в свое время говорил, что стихи нельзя читать сразу и много, но как удержаться, если каждая строчка словно бы о тебе, хотя что такого особенного в этих самых "вечных", а потому, казалось бы, изжеванных темах... "Что-то во мне внутри поняло — вот оно, и в этом весь я, и это - для меня", - как говорил в одном интервью Егор Летов.
И наконец, стихи, в особенности чужие, вызывают ни с чем не сравнимое чувство доверительной беседы с давно ушедшим автором. Не секрет, что в любом поэте мы чаще всего ищем самих себя: если, переворошив всю книжку, не находишь ни одного близкого стихотворения, возникает вопрос — да полно, поэт ли это? Зато когда под руками шелестит страница, за ней другая, третья.... Вертинский в свое время говорил, что стихи нельзя читать сразу и много, но как удержаться, если каждая строчка словно бы о тебе, хотя что такого особенного в этих самых "вечных", а потому, казалось бы, изжеванных темах... "Что-то во мне внутри поняло — вот оно, и в этом весь я, и это - для меня", - как говорил в одном интервью Егор Летов.
Сергей Князев
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru