Сезон 1887—1888 годов был у Чайковского очень напряженным. Он дирижировал первыми спектаклями оперы «Чародейка», поставленной в Петербурге в Мариинском театре в октябре, в ноябре дал два симфонических концерта в Москве, потом отправился в первую большую гастрольную поездку за рубеж. За границей он провел четыре месяца, дирижировал концертами из своих сочинений в Лейпциге, Гамбурге, Берлине, Праге, Париже, Лондоне. Больше изматывали не сами концерты, а то, что было много вечеров в его честь, приходилось принимать и отдавать визиты, слушать чужую музыку. Единственным действительно приятным оказалось знакомство с Григом, с которым русский композитор ощущал какое-то внутреннее родство.
Когда утомительная поездка наконец завершилась, композитор с огромным облегчением поселился в имении Фроловском, в семи верстах от городка Клина. Эту усадьбу помещиков Паниных, привольно раскинувшуюся среди живописных холмов, Чайковский знал давно. Он снял скромный домик, стоявший на солнечном пригорке, окруженный тенистым садом, переходящим в густой лес. «Я совершенно влюблен в Фроловское», — писал он брату.
Здесь в мае 1888 года и была начата работа над Пятой симфонией
К 14 августа симфония была полностью закончена и посвящена И. Ф. Т. Аве-Лаллеману, видному музыканту и выдающемуся музыкальному общественному деятелю, основателю и руководителю Гамбургского Филармонического общества. С ним Чайковский познакомился во время гастрольной поездки 1888 года. Теодор Аве-Лаллеман не только безупречно организовал его выступления, но и был на всех репетициях, а потом сказал композитору немало добрых слов.
Премьера симфонии состоялась 5 ноября 1888 года в Петербурге, в концерте Филармонического общества, вся программа которого была составлена из произведений Чайковского. Дирижировал сам автор. 10 декабря он дирижировал ею в Москве, в концерте Русского Музыкального Общества.
В обеих столицах новая симфония имела большой успех у публики, однако мнение критики не было столь единодушным. Так один из петербургских рецензентов говорил об упадке таланта Чайковского, другой упрекал в безыдейности и рутине. Самого композитора симфония тоже не удовлетворила. «С каждым разом я все больше и больше убеждаюсь, что последняя симфония моя — произведение неудачное, и это сознание случайной неудачи (а может быть, и падения моих способностей) очень огорчает меня. Симфония оказалась слишком пестрой, массивной, не искренней, растянутой, вообще очень несимпатичной», — пишет Петр Ильич Н. фон Мекк.
Все особенности (которые можно считать как достоинствами, так и недостатками) Пятой симфонии проистекают просто-напросто из того факта, что в ней автор попытался вернуться к тем же самым вопросам и проблемам, которые волновали его при сочинении Четвёртой симфонии. Однако со времени её написания прошло целых одиннадцать лет. 48-летний композитор просто не мог чувствовать и мыслить так же, как 37-летний. С чем-то уже удалось смириться, что-то стало казаться не таким важным, а что-то было время как следует обдумать. На этот раз произведение получилось более спокойным, взвешенным – не столько плодом пылкого и
отчаянного душевного порыва, сколько результатом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Путь от Четвёртой симфонии к Пятой был долгим и постепенным.
Композитор как будто бы постепенно возвращался к надолго заброшенному им симфоническому жанру. За этот период им были написаны три оркестровые сюиты, третья из которых обладает всеми формальными признаками симфонии, и программная симфония «Манфред». Всё это произведения значительные и обладающие, на мой взгляд, ничуть не меньшей художественной
ценностью, но… Следующим порядковым номером – «пять» - композитор решил удостоить только симфонию, сочинённую в течение весны и лета 1888 г.
Создавалась эта музыка с трудом, в муках и сомнениях. Композитору то и дело казалось, что он исписался, выдохся, что время его прошло. Первоначальные варианты безжалостно уничтожались, перекраивались и переделывались, и окончательным результатом автор был тоже поначалу очень недоволен. «Симфония оказалась слишком пестрой, массивной, не искренней, растянутой, вообще очень несимпатичной», - напишет он в письме к фон Мекк вскоре после премьеры.
Время показало, однако, что Чайковский был по своему обыкновению слишком суров к себе. Сегодня его Пятая симфония вряд ли кому-то покажется «не искренней». Другое дело, что эта музыка, возможно, в какой-то степени рассудочная, «головная», если сравнивать её с другими сочинениями того же автора. Но некоторым такая «брамсианская» уравновешенность и сдержанность придутся только по вкусу. Многие музыковеды, даже прохладно относящиеся к Чайковскому в целом, отмечают здесь его виртуозную композиторскую технику: изысканность оркестровки, красоту и неожиданность модуляций, продуманность общей композиции.
Сам факт наличия единой сквозной темы, пронизывающей и цементирующей всю симфонию, наводит на мысль о какой-то концепции, программе. У Четвёртой симфонии, как мы знаем, некая программа была. Чайковский, пусть и очень примерно, набросал её в известном письме к Надежде Филаретовне. Вопрос же о том, имеет ли в своей основе какую-либо программу Пятая симфония – пусть даже эта программа осталась тайной – открыт и поныне.
С одной стороны, в ранних набросках произведения обнаружена следующая корявая запись:
Программа 1-й части симф.
Интр. Полнейшее преклонение перед судьбой, или, что то же, перед неисповедимым предначертанием провидения.
Allegro. 1) Ропот, сомнения, жалобы, упреки к ...ХХХ
2) не броситься ли в объятия веры???
«Интр. – это, очевидно, интродукция. Речь идёт не о чём ином как о том самом вступлении, которое мы только что послушали. Таким образом, называть данную мелодию «темой рока» или «темой судьбы» - это традиция, которая существует не только для удобства исследователей, но и имеет под собой некие объективные основания. Что такое «XXX», точно не известно, но примерно можно догадаться, что тут может иметься в виду. А вопрос «не броситься ли в объятия веры» вызывает в памяти концовку первой части «Фантастической симфонии» Берлиоза, лирический герой которой, по собственному признанию автора, «ищет утешения в религии».
«Фантастическая симфония» - это, можно сказать, манифест программной музыки.
Кроме того, в ранних набросках второй части рядом с нотными знаками соседствуют такие словесные записи, как «луч света» или «нет, нет надежды».
С другой же стороны, в письме к Великому князю Константину Константиновичу Чайковский прямо сообщает, что к концу лета надеется закончить «симфонию без программы». В пользу отсутствия единой связной программы у этого произведения говорят и многочисленные переделки автором своей симфонии: структура окончательного варианта, судя по всему, существенно отличается от первоначального замысла, а значит, формировалась в ходе сочинения, а не была запланирована заранее.
Все эти факты наряду со многими другими приводят меня к заключению, что композиторский метод Чайковского был своеобразен: абстрактные созвучия перемежались в его голове с литературными образами, а его творчество, вероятно, уникально в том смысле, что занимает особое положение, промежуточное между «чистой» и «программной» музыкой.
Впервые Пятая симфония была исполнена 5 ноября 1888 г. в Петербурге под управлением автора. Это первая из симфоний Чайковского, премьерой которой дирижировал он сам. У композитора были непростые отношения с дирижированием. В юности у него был неудачный дирижёрский опыт, на всю жизнь оставивший травматические воспоминания. Позже, будучи уже всемирно известен, Чайковский старался преодолеть этот своеобразный «комплекс» и заставлял себя много выступать в качестве дирижёра. Но всё-таки этого дела он не любил и при всяком удобном случае предпочитал передать палочку кому-нибудь более мастеровитому.
Произведение было хорошо принято публикой. Пражская и московская премьеры, последовавшие вскоре за петербургской, также прошли с успехом. Реакция же критиков и профессиональных музыкантов была разнородной. Однако Сергей Иванович Танеев, который, как известно, не слишком высоко оценил Четвёртую симфонию, от Пятой был просто в восторге. Вполне предсказуемо: этот превосходный композитор тяготел в своём творчестве к рассудочности, «учёности», продуманности, что ни в коем случае не характеризует его плохо.
Но мнительному Чайковскому казалось, что публика аплодирует не его новой симфонии, а ему за его прежние заслуги. Сам он был к своему новому детищу холоден.
В марте 1889 г. композитор приехал в Гамбург – специально, чтобы исполнить перед Аве-Лаллеманом посвящённую тому симфонию. Увы, старик был болен и не смог быть на концерте. Однако сам концерт, на котором присутствовал извечный антагонист Брамс, прошёл с невероятным триумфом. И музыканты, и публика, и критика были настолько единодушны, что Чайковский, наконец, и сам поверил в то, что создал очередной шедевр.
А вот в Соединённых Штатах Пятую симфонию поначалу приняли плохо. Премьеры в Нью-Йорке и Бостоне прошли во враждебной обстановке. Даже критика была похожая, за тем разве исключением, что нью-йоркский обозреватель назвал Чайковского «диким калмыком», а бостонский – «диким казаком».
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru